рассказ
СОДИС
123
кошек! Не одуревшая от одиночества стареющая тетенька.
Я просто не могу никого выгнать. Я не знаю — как.
Дядя, Отто Иванович, ища подтверждения нашего род-
ства, запросил уменя кучу документов ифотографий. Угож-
дая старику, я обегала все архивы Москвы. Из всего вороха
бумаг и фотокарточек дяде понравилась любительская
фотка, где я, пятнадцати лет, во дворе школы (сбежавшая с
алгебры) стою с приблудной полосатой кошкой. Дядя прямо
крикнул в письме: «Верю!» Прямо как Станиславский!
И вот, повторяю, я в Шереметьево. 31 декабря. Дома у
меня накрыт праздничный стол. Из закусок у меня: ка-
стрюлька оливье, миска селедки «под шубой», салат «Ми-
моза» (магазинный), «Еврейский» сырный салат и «Сла-
вянский» мясной (тоже магазинные). Но есть и особое
блюдо — баранья нога под мятным соусом… Надеюсь,
оно достаточно изысканное? Для дяди моего, миллио-
нера? Онемеченного русака?.. В начале двенадцатого ко
мне придут Машка и Мишка, мои друзья. Принесут шам-
панское, и мы будем пить, кутить и орать. А потом выва-
лимся на улицу, на сверкающий наш окраинный снег, и
будем пускать фейерверки… Так бесхитростно мы празд-
нуем Новый год уже много лет. Дядя должен это увидеть
и умилиться русскому обычаю. Он так и написал, что меч-
тает «погрузиться в большой русский снег»…
Но рейс из Гамбурга задерживается. На двадцать
минут. Потом еще на пятнадцать… И за стеклянной сте-
ной аэропорта красиво вспыхивает закат, небо ясное и
высокое. И в зале прилетов пустынно. Встречающих мало,
и как-то торжественно от ожидания… И я, совершенно
очарованная пылающим закатным окном, иду вдоль него,
покупаю себе кофе в пластиковом стаканчике и красиво
замираю на фоне заката… И тут вижу, что мне подмиги-
вают. Глумливо. Я озираюсь, ища объяснений: что? как?
почему?! Но охранники где-то далеко, застряли в межпо-
летном пространстве, таксисты, как сомнамбулы, сторо-
жат выход из зоны контроля, и я говорю себе: «Аня, это
тебя не касается!» И потихонечку ухожу… Но он идет за
мной. Идет. И я озираюсь, хмурясь. Он останавливается
и… подмигивает. Глумливо.
—Чей? Чей он?! — кричу я. — Граждане, чей кот одно-
глазый? Кто забыл? Кто улетел без кота?
—Бросили, —фыркает служащий и едет себе на колеси-
ках, а за ним цепочкой красиво сцепленные тележки. Долго-
долго мы с котом смотрим им вслед. Пусто и светло вокруг.
Мы с котом возвращаемся к табло и узнаем, что рейс
из Гамбурга задерживается теперь уже на час. Итого:
двадцать минут плюс пятнадцать минут, плюс час… Но до
Нового года еще прорва времени! Я предложила ему ужин,
он не стал. Я сама съела его ужин, а он лег спать на мои
колени. «Бросили».
Но аэропорт — то место, где встречают. Везли сюда,
чтоб бросить? Купили билет и передумали? Но он молчал
и смотрел одноглазой мордой на меня в упор. Нисколько
не жалко было. Глумливо смотрел, даже вызывающе.
Типа, если ты меня здесь бросишь, я умру, и ты всюжизнь,
всюжизнь будешь помнить мой единственный глаз, глядя-
щий на тебя с упреком.
— Его не забыли! Бросили! Бросили! — Прошелестел
человек на колесиках, едущих в обратную сторону. Он вез
за собой красиво сцепленные пустые тележки для багажа.
Мы им опять залюбовались. Безупречной опустошенно-
стью длинного движения.
Вдруг двери в зону контроляразъехались с нежнымшипе-
нием, и таксисты приняли стойку гюрзы. Мы с котом тоже
подбежали. Хотя нашсамолет иопаздывал. Несколькоминут
пустойтишины, икнамвыкатилась тележка, груженнаякучей
чемоданов. Сверху лежал костыль. Тележку катила сухая
скрюченная старушонка. Одну ногу она поджимала, и было
непонятно, как она движется… Вообще, много чего было не-
понятно. Таксистысделалирывок к ней, но тутже отступили.
Иностранная бабка пронеслась мимо них и…
Мы с котом не стали дальше смотреть. Мы пошли и сели
на наш обжитой уже стул у окна. А когда подняли глаза —
бабка усаживалась рядом с нами. Она уронила свой ко-
стыль, я нагнулась было поднять, но бабка фыркнула и на-
хмурилась. Мы с котом сжались, а бабка ловко поддела
костыль толчковой ногой, костыль взмыл в воздух, описал
плавную дугу, и бабка подхватила его цепкой ручонкой и
установила как посох. После чего гордо посмотрела на нас.
«Здорово!» — сказали мы искренне, бабка кивнула и заго-
ворила. Я не знала этот язык. Наверное, какой-нибудь
шведский он, что ли…Бабка говорила-говорила, а я кивала
и кивала. Может час… все равно ведь рейс из Гамбурга за-
держивали. Наконец бабка смолкла. Было видно, что она
довольна нашим разговором. Бабка пристроила костыль
сбоку сиденья, повозилась… и вдруг заснула.
Пока мы общались с бабкой, стемнело, а за окном не-
хорошо помутнело и началась метель. Вначале свежая и
радостная, она быстро превратилась в мутное месиво.
Мое ли дело, почему бабка с двадцатью чемоданами и
одной ходячей ногой осела рядом со мной и спит сейчас,
чему-то улыбаясь во сне? Если она шведская бабка или
норвежская, например… то у них, у викингов, женщины
ведь очень выносливые! И сами со всем справляются…
Мое ли дело, что бабку никто не встретил? Мое ли?.. У нас
с Роджером свои проблемы. Не знаю, как я поняла, что он
Роджер… наверно, морда наглая, пиратская, одноглазая.
Я ведь почему не ехала и не ехала к дяде Отто Ивано-
вичу в Гамбург? Потому что я совершенно не знаю, как
вести себя с миллионерами…Тут дело даже не в кошках. За
кошками присмотрели быМашка сМишкой. А дело в том…
дело в том…ну, вдруг мы с дядей не понравимся друг другу?
Резко! Или вдруг — понравимся? Тогда как же… мои
кошки… они ведь никому не нужны. И мой балкон, уютно
лежащий в заросшем палисаде окраинной высотки? А мои
закаты над пустырем? А мои Машка и Мишка? И вся моя
жизнь? В которой ничего особенного, но… но… Но вдруг
мне не понравится жить, утопая в роскоши?..
